Курьезы Военной Медицины И Экспертизы - Страница 35

Долго он был в нашей реанимации. Сознания нет (а я тогда был уверен, что и не будет), но мозг ритмы восстанавливает. Попробовали отключить ИВЛ. Дышать пытается! Дальше — больше. Перевели в Нейрохирургию. Там ему много чего сделали, но ничего радикального — всё как у нас, что природа сделает, то и прогресс. Говорить пытается, шевелится. Уже порядком восстановившись из Нейрохирургии он попал в Психиатрию. Наверное для учебного процесса психо-органический синдром демонстрировать. А там вроде вот что было — перечитал все книжки, и всем надоел. Ну кто-то и подшутил — сунул ему вузовский учебник по высшей математике. А ещё через полгода комиссия и первая (!) группа инвалидности. А ещё через полгода ещё комиссия — пацана в ВУЗ не берут! Молит-просит — дайте вторую. Что он закончил, я не точно не знаю, по слухам Московский Физтех. Пять лет за два года. Если это не легенда — то на экзамены ходил так — один экзамен в день. Сегодня сдаю ну там математику за первый семестр, завтра сопромат за пятый, послезавтра ещё что-то за девятый. Заходил на любой экзамен вне зависимости от курса. А к концу второго года что-то такое придумал — короче моментально целевое распределение в какой-то сверхсекретный «почтовый ящик». Ну а финал ты сам сегодня видел.

Колесов год ходил грознее тучи — полностью подробностей не знаю, но похоже кое-что просочилось на самый верх в ЦВМУ и выше в МО. Вроде сам Гречко об этом знал — может как байку в бане кто ему рассказал, а может в сводке прошло, типа вон в ВМА пытались сердце пересадить, да ничего не вышло. Видимо посчитали там наш подход к решению проблемы авантюрным, направление быстренько прикрыли.

Особисты и люди из ГлавПура нас самого начала предупреждали — какая-либо информация только в случае полного успеха. Боялись видно, что вражьи голоса злорадно запоют — в Советском Союзе провалилась попытка пересадки сердца, а вот у нас в Мире Капитала с пересадками всё ОКэй, как зуб вырвать. Нам последствий никаких — пострадавших то в этой истории нет, да и вообще полная картина известна единицам и с каждым годом этих «единиц» меньше и меньше становится… Люди подписавшие этот конфузный документ молчат, а сам документ мы уничтожили — всё равно он силы без той подписи не имел, что макулатурой архивы забивать? Всё вроде тихо-спокойно… Забывается потихоньку. Но одна тайна всё же мне покоя не даёт. Невозможно это, ну абсолютно исключено и совершенно не научно. Но факт.

Знаешь, никто ему не мог сказать, что он «донором» был. Мы с Колесовым все варианты перебрали. Некому было рассказать. А он знает! Притом знает всё с самого начала. Даже как под ИВЛ трупом лежал.

Я: «Ну вы же сами говорили — учёный не простой, ну там КГБ вокруг всякое. Ну они же ему и сказали…»

Генерал: «Глупости! Не получается так.»

Я: «Ну а тётка эта?»

Генерал: «Нет, нет и нет! Парадокс, что он её вообще знает. А ещё больший парадокс, что всю дальнейшую историю после того дня она знает только со слов самого „донора“! Я от неё избавился сразу после отказа подписаться. Два года спустя разыскал её — меня сильно совесть мучила. Предложил вернуться в Клинику, посоветовал хорошую тему для диссертации. Она никогда не интересовалась судьбой „донора“ — история в её изложении была очень простой — „донор“ умер, тему закрыли, генералов надо слушаться. Так она и считала, пока „донор“ уже в теперешнем виде не явился к ней ровно в тот же день, как она сказала, что он живой. И знает „донор“ только то, о чём говорилось в его палате. А значить это может только одно. Когда у него на энцефалограмме прямые линии ползли — ОН ВСЁ СЛЫШАЛ! Слышал и помнил…»

Дерябин взял кусочек сахара и обильно полил его влериянкой: «Ладно, поздно уже. Иди спать и не болтай много».

АВТОНОМНЫЙ АППЕНДИЦИТ

Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР — Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка — атомный подводный стратегический ракетоносец.

Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий — им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.